Андреевское братство [= Право на смерть] - Василий Звягинцев

Андрей подтвердил мои предположения. Да, именно Новая Зеландия. Как и было обещано при выходе из Сан-Франциско.

Но как же здешние места напоминают берега Норвегии! Отвесные скалы высотой в десятки и даже сотни метров, обрывающиеся в серо-голубую воду, а поверху заросшие глухим черно-зеленым лесом. Скалистая гряда изрезана многочисленными расселинами, то совсем узкими, то достигающими ширины в два, три и больше кабельтова. А задний план великолепного пейзажа образован громоздящимися в несколько ярусов горными хребтами, покрытыми сверкающими вечными снегами.

— Фьордленд, страна фьордов, крайний юго-запад Южного острова. Считается одним из красивейших уголков Земли. Только любоваться этой прелестью почти что некому. Международный туризм, увы, распространения не получил, а местные жители — народ чрезвычайно прагматичный, их больше овечьи пастбища интересуют, чем ледники да фьорды. Натуралисты порой забредают в поисках эндемичной флоры и фауны, вот и все. Но нам это и на руку.

Андрей сам стал к штурвалу.

— Теперь, пожалуйста, меня не отвлекай, судовождение у этих берегов отнюдь не забава…

Поскольку третий день не работали все наши навигационные системы, Новикову пришлось самому провести судно через угрожающе отороченную кипящей пеной полосу рифов, а потом ухитриться попасть в узкую горловину никакими вехами и бакенами не обозначенного фьорда. Мы с Аллой и Ириной в качестве любопытствующих пассажиров наблюдали за его высшим пилотажем с крыла мостика.

Внутри фьорда волнение сразу стихло, и по маслянистой штилевой воде «Призрак» еще полчаса шел между отвесными, выше клотиков сорокаметровых мачт гранитными стенами. Алла смотрела на это чудо природы с чуть испуганным восхищением, ей все время казалось, что на одном из поворотов яхта заденет днищем за окружающие фарватер каменные клыки, а стоящая с ней рядом Ирина — скучающе-привычно, как на сотни раз виденное и знакомое.

Место для базы, конечно, выбрано с большим знанием дела. Для обороны с моря лучшей естественной фортификации и не придумать.

Негромкий стук дизелей «Призрака» многократно отражался от скал звонким, но монотонным эхом, а вообще-то тишина в глубине фьорда стояла мертвая, первозданная. Я был почти уверен, что если заглушить двигатель, то можно услышать пение экзотических птиц в темных буковых зарослях над кромкой скал.

Наконец наш путь в извилистом гранитном коридоре завершился. Прошли последний поворот, и взгляду открылся обширный, правильной овальной формы внутренний бассейн, в обрамлении все тех же молчаливых скал. А слева, в его глубине, я увидел плоскую террасу, на ней — игрушечный издали поселочек из двух десятков кирпичных и каменных коттеджей с остроконечными, под алой черепицей, крышами. Еще чуть выше по склону — большое трехэтажное здание, напоминающее стилем французские замки XVIII века. Не те средневековые сооружения с донжонами и стенами до небес, которые воображаются при слове «замок», а нечто вроде просторного загородного дома посередине ухоженного регулярного парка.

Миленький такой, буколический пейзаж.

От поселка вниз вела дугообразная белая лестница, упираясь в длинный бетонный пирс, а к пирсу были пришвартованы высокобортный белый пароход и военный корабль, узкий и длинный, окрашенный в серовато-оливковый цвет, с тремя высокими дымовыми трубами и орудийными установками на баке, юте и вдоль бортов. Похоже — легкий крейсер полуторастолетней давности.

Выходит, то, о чем мне говорил Андрей, отнюдь не кают-компанейский треп под литр мадеры на двоих, а самая что ни на есть действительность.

Пока мы швартовались, солнце противоестественно садилось на востоке и уже коснулось снеговых вершин, окрасив на мгновение их склоны в густые алые тона. В фьорде сразу стало холодно и тревожно. Вода мгновенно почернела, воздух стал наливаться тусклой синевой.

Андрей аккуратно притер яхту к пирсу по другую сторону от крейсера и выключил моторы. Упала тишина, в которой самым громким звуком остался плеск о борт и причальную стенку коротких волн.

Скатившиеся по трапу крейсера матросы приняли носовые и кормовые швартовы. Не отдавая никаких распоряжений, лишь коротко им кивнув, Новиков шагнул на рифленую железную дорожку вдоль края пирса, почти вровень с палубой, протянул руку сначала Ирине, потом Алле.

— Ну вот, теперь с прибытием на место, господа. Сейчас разместимся, приведем себя в порядок, поужинаем, а там видно будет…

Тем самым он опять пресек попытки задавать ему несанкционированные вопросы.

— Но хоть год-то здесь какой сейчас, ты мне можешь сказать?! — позволил я себе последнюю попытку. Отчего-то это меня волновало больше всего. Хотя, казалось бы…

— Год? — Андрей с сомнением покрутил головой. — Год здесь так примерно двадцать четвертый, максимум двадцать пятый. — Подумал еще и добавил: — Тысяча девятьсот, разумеется…

Не скрою, несмотря на некоторую предварительную моральную подготовку, подобие шока я все же испытал. Но вида постарался не подать. И не такое, мол, в жизни бывало. Я вообще-то всегда предпочитал сохранять достаточную невозмутимость в самых острых ситуациях, более-менее удачно копируя стиль поведения известного в XIX веке журналиста и путешественника Стенли, которого с лицейских времен избрал себе за образец, а сейчас у меня вдобавок появился новый объект, с кем стоило соразмеряться, — сам Андрей Новиков, человек пусть непонятный, но уважения заслуживающий. Более независимого от влияния окружающей среды индивидуума я не встречал ни на Земле, ни в самых отдаленных рукавах Галактики.

И сейчас показать ему, что я напуган или хотя бы растерян, — значило, по моим представлениям, потерять лицо. Что недопустимо ни при каких обстоятельствах.

Алла, покачнувшись, вцепилась мне в рукав. Но не от нервного потрясения, как мне в первый момент показалось, а оттого, что за две недели разучилась ходить по твердой земле. Вестибулярный аппарат разбалансировался.

В глазах же ее я прочитал скорее изумление, чем испуг.

Она тряхнула головой и занавесила лицо густой волной золотисто-каштановых волос. Похоже, ей все равно, где жить, лишь бы не возвращаться в Москву, а может, за дни тесного общения Ирина рассказала и объяснила ей куда больше, чем Андрей — мне.

Почти никого не встретив на единственной улице поселка, протянувшейся от верхней площадки лестницы до так красиво выглядевшего с моря позднефеодального замка (а редкие прохожие, что попались нам на пути, выглядели совершенно нормальными людьми, здоровались с Андреем радушно, но без каких-то выраженных эмоций, на нас же с Аллой смотрели с естественным интересом, и не более), мы подошли к одному из коттеджей по правой стороне «улицы».

Новиков распахнул парадную дверь, толстую и тяжелую, рассчитанную, наверное, на противостояние зимним антарктическим штормам, в соответствии с духом времени изукрашенную вдобавок рельефной готической резьбой, пропустил нас с Аллой вперед, а Ирина осталась ждать на улице.

Повернул круглую фарфоровую ручку выключателя на стене в прихожей.

— Вот, можете располагаться. Внизу кухня, столовая, ванная и так далее. Наверху — две спальни. В мансарде — еще одна комната. Меблировка пока стандартная. Ничего особенного, конечно, но и не хуже, чем у вас в провинциальных отельчиках. Если останетесь здесь жить — добавим индивидуальности по вашему вкусу. Я зайду через пару часов. А пока извините — неотложные дела, сами понимаете… Слишком долго мы отсутствовали.

Новиков откланялся, а мы с Аллой остались, глядя друг на друга с некоей растерянностью. Будто молодожены, оставшиеся наедине перед первой (на самом деле для обоих первой) брачной ночью.

— Раз приказано — будем устраиваться, — нарушила молчание Алла. — Кажется, уж здесь-то можно не опасаться внезапных неприятностей. А тишина какая…

— У Панина на вилле тоже… — начал было я, но осекся. И мы стали осматривать наше временное — если только временное — пристанище. Андрей оказался не совсем прав. По степени стилизации предложенное нам жилище не уступало как раз наиболее дорогим и шикарным отелям нашего времени. Типа той же «Славянской беседы» в Москве. Разумеется, с поправкой на полтораста лет технического прогресса.

Здесь не было ни домовой автоматики, ни системы кондиционирования, ни компьютера с трехмерным визором, вообще никакой бытовой интеллектроники, а в остальном…

Так, наверное, жили в доброй старой Англии аристократы средней руки и отставные колониальные полковники.

Из просторного холла с камином довольно крутая дубовая двухмаршевая лестница вела на широкие, тоже деревянные, с фигурными балясинами перил, антресоли. А на них выходили двери спален.

— Моя комната — эта, — сказала Алла, открывая левую дверь.